Мокрые лавочки пусто блестели. С них скатывались грязные капли и тут же расплывались вновь образовавшиеся лужицы. Осенью не пахло. Рано. Вчерашнее тепло веяло от тротуаров и зеленых деревьев. Скоро, совсем скоро, пахучая осень вытеснить лето обильным листопадом и прохладными вечерами. А потом выпадет первый снег, белый, пушистый. И станет холодно. От одной мысли стало зябко, Кондрат посильнее запахнулся. И свернул к железным воротцам парка. 

       Киоск стоял между двумя вековыми дубами, в паре шагов от ворот. Над киоском вытягивался широкий козырек. В маленьком оконце виделась маленькая, морщинистая старушка.

       – «Вести», – протянул мятую бумажку Кондрат.

       Старушка вытащила из общей кипы газетенку и просунула в окошко Кондрату. Закинув поводок на локоть, Леший пролистал тонкое издание. Ничего о странном происшествии в психиатрической больнице не отмечалось. Как ровным счетом не упоминалось в криминальной сводке об убитой Катерине Стоговой.

       – А что ещё из нашего есть? – спросил Кондрат в оконце.

       – А чего узнать хотишь, милок? Криминал али новости какие?

       – И криминал и новости.

       – Так возьми «Летучку», там и новости какие-никакие, и криминала мал-мала, да есть.

       – Давайте «Летучку», – согласился Кондрат.

       – Сорок.

       Леший отсчитал двадцатками и отдал, получив в окошечко газетку потолще, но на некачественной желтоватой бумаге. Пролистал. И в рекомендованной «Летучке» ни слова о интересующем его происшествии. С сожалением, сложил вчетверо и сунул газету в карман.

       – Не нашел? – полюбопытствовала старушка, высунулась в окошко почти всей головой и повертела по сторонам.

       – Не нашел, – нахмурившись ответил Кондрат, дернул Тайру за поводок намереваясь идти дальше.

       – А чего искал то?

       – Про убийство, – честно признался Кондрат. – И про… психушку…

       – Про психушку? – старушка высунулась еще сильнее, складывая тонкие ручки в сером плащике на край окошка. – Тута и газет не надо, я тебе стока всего расскажу, не на одну статью хватит.

       Тайра потянула поводок. Кондрат, дернул его назад и собака удивленно и обиженно, посмотрела на хозяина.

       – А что там? – спросил Леший.

       Старушка поманила его костлявой кистью. Кондрат приблизился.

       – Ужас! – рявкнула продавщица.

       Кондрат вздрогнул. Тайра слегка зарычала, прижав уши к мокрой голове.

       – Ужас там творится, – более спокойно пояснила старушка. – Полнейший бардак. Давеча выхожу из парка, стоит машина у входа, охрана ворота распахнула, а там… – старуха перекрестилась. – Больные ходют…

       Кондрат пожал плечами.

       – А что они должны делать? Они ж больные…

       – На цепи, – смакуя подробности с вызовом в старых, блеклых глазах, произнесла старушка.

       – Как? – недоверчиво переспросил Кондрат.

       Дождь усилился, неистово застучали по железному козырьку крупные капли.

       – На цепи. Я как глянула, пока ворота закрывались, аж поплохело мне. Это ж надо так над душевными изгаляться. Они смотрят все на выход, а глазища-то огромные, жалостливые, что у детей. И так мне муторно стало, я кинулась и кричу охране: «Что ж вы ироды делаете? Пошто над несчастными издеваетесь?» А мне высокий такой, наглый и говорит: «Ты бабка иди куда шла. А то мы и тебя рядом приставим». – Старушка вздохнула. – Молодежь… Я спорить-то не стала. Куды мне спорить. Он, поди, таких как я, одной ладонью… Большой, мышцы, во! – она показала на своей тонюсенькой руке, предполагаемые огромные мышцы. – А уж морда… Такой прихлопнет и не покается. Так вот, ушла я, значится. У меня на кухне окна выходят аккуратно на больничку. Вышла ночью капелек сердечных выпить. И вижу, через занавеску мелькнуло что-то. Я занавеску то откинула, окошко открыла, а там… буквы под крышей горят. Крупные. Вроде как цифры. Я-то без очков вижу плоховато, а они светят ярко, аж слепит. Пока я очки нашла да одела, всё ужо и пропало. Я на балкон вышла, думаю, авось снова появится. Но тут слышу, ворота больнички стукнули, я в уголок темный на всякий случай отошла и отудова гляжу. А из ворот больнички вышли двое, один высокий, второй пониже, с собой мешок несут, а тот синим светом светится, горит, словно ясно солнце. Они его в машину закинули и увезли. Вот тебе и история. 

       – А что в мешке не увидали? – чувствуя, как неприятно потянуло в желудке, и тоскливо заныло в душе, спросил Кондрат.

       – А что там, Бог его знает? Увезли. Да только ненадолго, – тут же продолжила старушка. Прищурила глаза, и что-то промелькнуло в морщинистом лице как будто любопытство. – Вернулись они скоро. Я и от предыдущего отойти не успела, сижу на кухне, свет не включаю, боязно мне. Вижу, фонари машинные мелькнули, я к окну. Встала, а сама дышать боюсь. Машина подошла, и снова выходят те самые, что давеча я видала, охранники. Выводят человека, а он весь синим светится. Они его в ворота, и машина уехала. Вот такая история. 

       – Может все ж, показалось тебе, бабушка? – ощущая холодные мурашки на коже, спросил Кондрат.

       – Может и показалось, – пожала плечами бабушка, и тут же добавила. – Только вот жуткое да необычное не впервой видала. Ежели время есть, то расскажу, – и посмотрела на Кондрата хитрым прищуром.

       Дождь забарабанил с новой силой, с козырька линули полосы дождя. 

       «Торопиться мне некуда?» – решил Леший и прислонился плечом к киоску.

       – Да что ж ты там, стоишь! – кинулась вдруг старушка. – Ты заходи. Дождь обождешь, а я тебе и расскажу.

       Короткой перебежкой Кондрат заскочил в небольшую коморку. На столе перед окошком и на стеллаже позади, стояли кипы журналов и газет. В углу маленький столик, на котором небольшой чайник, одноразовые пакетики чая и пиала сахара. Старушка включила чайник, тот мерно засипел.

       – Присаживайся, – поставила продавщица невысокую табуретку к столику, вытащила из-под стола у окошка кипу журналов и присела рядом. – Ща чаек подсобим, и веселей станет. А собачку у входа оставь.

       Тайра посмотрела на старушку недоверчиво, но осталась у дверей, ворчливо укладываясь на старую тряпку.

       Стук дождя барабанил по тонким стенам киоска. Чайник, засвистел, закипая. Старушка бодренько разлила кипяток, кинула пакетик, макнула пару раз и переместила его во вторую чашку, придвинула Кондрату пиалу с сахаром, в которой торчала давно засахаренная ложечка.

       – Зовут меня Любовь Тихоновна. Так вот, было это… – она сощурила глаза, вспоминая, – году в 45-м. До нас война, конечно, не дошла, но отголоски были. Да и интерес к Яндырю был… – она смолкла раздумывая, и продолжила. – Жили мы тогда недалеко от деревеньки Дивное, в тридцати километрах от Яндыря. Сейчас от него только табличка може и осталась. А може уж и таблички нет. Небольшое было селение, домов двадцать. Своей школы не было, приходилось в Севольное ходить, а до него почитай километров двадцать с лишним топать. Пока тепло мы ходили, а как снега навалит, куда там пойдешь. Вот и учила нас местная знахарка, что жила у окраины. Катериной звали. Теткой она была доброй, всегда пряники давала. И красивая. Ох, помню красивая. Может от того она и в поселке почти не появлялась, не было там таких красивых. Там бабы все в работе, в земле, подол в пол, трое на руках, платок на голове. А она, коса черная, толстая, вокруг головы, брови черные, лицо белое, а глаза, словно зелень золотом покрытая. Необычайно красивая. Вот она нас и учила. А чего не учить, нас было ребят пять, все разного возраста. Как-то приболела она, доктор из города приехал, осмотрел, а потом забрал. Больше она не вернулась, дом так и остался на отшибе стоять. Позже нас стали в соседнюю деревню к учителю возить, даже школу небольшую построили. А я повадилась бегать в дом Катерины, да книги читать. У неё, скажу, книг много было. Вся комната в стеллажах да полочках. И всюду книги. Вот приду, через заборчик перекинусь и по тропиночке. Двери-то не заперты, только подперты доской. Доску уберу и в дом шмыг. А шо, книг-то ни у кого по деревни кроме знахарки и не было. Много было у неё книг, и классика и как сейчас принято говорить фантастика, тогда не распространено, а у неё было, последнее дюже мне интересно было. Но кроме тех книг были и другие, в переплетах толстых. Стояли они повыше остальных, на самых дальних полках, много их было... и может книги были старыми и язык в них был старым, то ли язык неведомый, да вот прочитать мне их не удалось. Вроде как буквы на русские похожи, а слова чужие. Те книги я смотрела, много в них рисунков было, да назад ставила. А читала все больше фантастику.