– Когда было-то?

       – Да, сегодня, ночью. Ближе к трем. Я только не понял, чего там бабуська эта ночью делала. Хотя кто знает, может жила. Ты у Михаила, участкового, спроси.

       – Спрошу, – севшим голосом проговорил Кондрат и отключился. 

       Глянул туда, откуда пришел. Через арку было видно, что машина Еши так и стоит на том самом месте, где оставила майора. Леший еще раз посмотрел на останки газетного киоска и пошел обратно к машине.

***

       – День добрый, Михаил Семеныч, – преждевременно постучав в дверь, поздоровался с участковым, Кондрат. Михаил кивнул, отставил в сторону кружку с чаем, подвинул на середину блюдце с печеньем. Михаил Семёныч, участковый Новославского района, собирался вот-вот уходить на пенсию, готовил на смену молодого паренька, только окончившего полицейскую академию. Темноглазый мальчишка, торопливо вскочил и отдал честь, стоило Лешему войти в кабинет.

       – Сиди, – махнул рукой Кондрат, придвинул стул и присел к столу.

       – Не откажись от чайку, майор, – налил кипятка из небольшого чайничка и кинул в него пакетик Михаил Семёныч.

       – Чего отказываться. На улице холодно. Чаек, оно самое то.

       – Крепче не держим, – улыбнулся участковый.

       – Крепче стараемся не употреблять, – ответно улыбнулся, внутренне чертыхаясь, после вчерашней встречи с Разумовым, Кондрат.

       – Оно и хорошо, – кивнул участковый. – А вы к нам по делу или так, мимо шли?

       При всей казавшейся дружелюбности, Михаил Семёныч, внимательно смотрел на Кондрата и даже к чаю не прикасался. 

       – По делу, – покрутил бокал в руках Леший и отодвинул его в сторону. – Ты вчера на пожар в Новославском выезжал?

       – Я, – кивнул участковый. – Молодые в такое время спят.

       Сидевший по правую руку его мальчишка поперхнулся чаем.

       – Так вы ж сами сказали …

       – Сказал, – бросил на него косой взгляд, Михаил Сёменыч. – Отдыхай, пока я здесь, – и снова обратился к Кондрату. – И так, что тебе знать нужно? 

       – Проверку проводили?

       – Да какая там проверка, – махнул рукой участковый. – Бытовое возгорание. Так и написали. Проводка неисправна. Бабуля в это время спала. По предварительному так ведется. А разбираться никто не станет. Сам знаешь. 

       – Михаил Семёныч, то, что написано в бумажках, я и сам глянуть могу. И даже знаю, что написано будет и кем подтверждено. Ты мне свое мнение скажи.

       Участковый вздохнул, он, наконец, взял свои бокал и отпил, потянулся за печенькой.

       – Я не пожарник, но бабку убили, а уже после устроили замыкание, – печенька захрустела на зубах.

        – Отчего так?

       – Так лежала она у входа, места там мало, чтобы спать. Значит, стояла в проеме двери. Может, кого встречала, может, провожала. Это, как бы, во-первых. Дальше, мне вот интересно, что ей делать ночью в ларьке? Не молодая вроде, по ночным свиданкам бегать. И не бомжиха какая, своя квартира у неё имелась. Я с соседями, конечно, не для протокола, но побалакал. Газетчицу нашу вечерком видели возращающуюся с работы. Значит, потом она вернулась. Зачем? 

       – Зачем?

       Михаил Сёменыч, отпил из бокала и взялся за вторую печеньку.

       – Тебе интересно, майор, ты и узнавай. А мне через две недели на пенсию. У меня по всем данным это бытовое возгорание, а бабулька нечаянно там оказалось. Дело я закрою. Сам кумекай. Если хочешь, переводи в отдел и работай. А я тянуть это дело буду все две недели, уйду, тогда и забирайте.

       – Ты мне данные на неё запиши.

       Участковый, вытер рука об руку, полез в стол, вытащил папку, достал листик и выписал на него данные старушки-газетчицы.

       Кондрат, бумажку взял, кивнул участковому и поднялся.

       Михаил Семёныч снова взялся за кружку, громко швыркнул.

       – Майор, там если дело брать будешь, в нем только оговорочка, не хотелось нам все это раскручивать. Ненужное, пустое. Так вот, чуть дальше от места, визиточка была, чуть подпаленная, но пластик толстый, на ней данные. Может к делу оно не имеет отношения. Вот только я чувствую, что имеет. Визиточку, я подобрал, так, на всякий случай.

       Участковый встал, прошел к шкафу у стены, немного порылся. Вернулся к Кондрату и протянул пластиковую карту.

       На чуть потемневшем пластике хоть и были зауглены первые буквы, но точно угадывалось имя – Бадмаева Номин.

       Глава 16

       Черепец Любовь Тихоновна, продавщица из газетного киоска, проживала на улице Смирнова, буквально через дорогу от парка. Удобно, рядом.

       Кондрат вывернул в квадрат девятиэтажек. Детская площадка была пуста. Да и кто выпустит детей в такую погоду на улицу. Дождь продолжал моросить. 

       – Кондрат!

       Леший обернулся.

       Еши выскочил из машины и устремился к нему.

       – Следишь?

       – Не хочу пропустить отъезд.

       – Я не поеду за Номин, – спокойно сказал Кондрат.

       Еши пожал плечами.

       – Может, и не поедешь. Но может, узнаешь, что у неё произошло. Мне, правда, нужно знать.

       Кондрат остановился, поежился, и холодно сообщил пареньку:

       – А мне, правда, не нужно знать, что там происходит с малознакомой мне Номин. И, вообще, ты, сколько её знаешь? Месяц, два. Уверен, что она не психическая?

       – Не похоже.

       – Отчего ж, всякое бывает.

       – Та старушка, в парке…

       Ох, что б этого, Еши! Вот не надо, не надо Кондрату знать, что связывает журналистку со старухой из парка. Но ведь он сейчас начнет рассказывать. Начнет вываливать на Лешего совершенно не нужную тому информацию. А майор не имеет никакого желания это слушать, не хочет он заниматься девчонкой. Своих заморочек хватает. Не желает он все это в одну кучу валить. 

       –… Номи была у неё. После разговора с газетчицей, она ездила в полицию, в Первомайский отдел.

       Кондрат нехотя посмотрел на Еши. «Что б, ты провалился!», злобно мелькнуло у него в мыслях. Вслух, устало, спросил:

       – Откуда ты знаешь?

       – Я возил Номин.

       – И в полицию тоже?

       – Да.

       «Вот почему я не увидел её машины», – подумал Кондрат. 

       Они свернули к третьему подъезду. Обычная дверь, без привычных кнопок и домофонов. С объявлениями на старой, неровно висевшей доске. С надписями, рванными, полустертыми. Старый дом с длинными узкими окнами. Со старыми людьми, живущими в нем. В кубике новых девятиэтажек он выглядел сгорбленным, потерянным. 

       Еши открыл дверь. Прошел к лифту. Это был еще тот лифт, со створками за железной решеткой, которую нужно раздвинуть, а потом дернуть за веревку с помятым колокольчиком, издавшим совсем не звонкое – дзынь, дзынь – глухой звук. Сверху раздалось скрежетание, казалось, весь дом вздрогнул от движения лифта.

       – Не нужно, она на втором – лучше пешком, – произнес Леший. Ни лифт, ни дом не внушали доверия. По его Кондратовскому мнению, такие дома давно нужно было снести и выстроить твердокаменные, новые, со всей коммуникацией и техникой. 

       Иногда он заводил такие разговоры дома. Тетушка на это была не согласна. И на подобные высказывания отвечала всегда резко, ответа не слушала: «Кодя, это наша история, памятники старины! Подремонтировать, подлатать, где-то что-то подменить. Но сносить! Безбожно! Нельзя сносить историю, нельзя уничтожать то, что напоминает о прошлом. Потому что без прошлого не может быть будущего. Тебя не может быть!»

       Может она и права. Вот только власть имущие, скорее всего, разделяли больше мнение Лешего, нежели тетушкино. И дома достаивали свой век без ремонтов, в ожидании, когда же их посчитают непригодными для жизни и снесут к едрени матери. Пока такого решения не было, и, дом был вполне обитаем.